О, боги, боги мои!

Ангелы мои ведают, как пережила я эту неделю! Только Рея-Кибела и древние богини Крита не дали мне упасть в ад, в место, где уже нет ничего. Ах, если б Рея не послала на помощь Афродиту… Древние богини вывели меня из тёмного лабиринта в розовый предзакатный свет. Успели. К шуму волн, плескающимся дельфинам  и нежно-бежевому песку между пальцами ног. К звукам то ли арф, то ли гитар, к атлантам и героям, к молоку и меду, к растворившимся в морской воде сонетам и песням. 

Все было как в страшной сказке. 

О, осанна тем родителям, остановившимся на одном ребёнке! Вы же помните, Маша Трауб, «Плохая мать»?

«– Так вот запомни. Когда я умру, твоя сестра все у тебя отберет. И дом, и вещи… И ты ей все отдашь, лишь бы отвязаться, вычеркнуть ее из жизни и никогда больше не видеть. Она приедет с грузчиками и будет выносить шкафы и мебель. И будет рыться в книгах, разыскивая заначку. А ты в этот момент будешь ползать по помойке рядом с домом и собирать мои вещи – те, которые выбросит твоя сестра, потому что они ей будут не нужны. Книжки, нижнее белье, посуду, фотографии, старое пальто. Будешь ползать, плакать и ненавидеть свою сестру так, что вздохнуть не сможешь. Понятно?» 

И словно по тексту. Ночнушки, лифчики, папины брюки. Эти шкафы, эти ложки, тарелки с синенькой каемочкой и окантованные золотом, скучающие в ожидании празднично накрытого стола и белых скатертей. Пододеяльники с цветочками и белые, утащенные со складов, с казенными штампами. Помните, как наши мамы собирали нам приданое? Как говорили «до свадьбы»? Свадьбы же не случалось никогда, и пододеяльники тлели в кладовках, набираясь запахами полевых трав и нафталина. Пододеяльники ушли в землю, туда же, куда и люди, так долго хранившие их, так и не прикрыв ими разгоряченных тел холодной сентябрьской ночью. Не испачкав тем священным, из чего рождается жизнь. Похороненные крепким дубом шкафов из прошлого века, в осколках зеркал, в отражениях мужей, жен и их любовников. 

 — Это только вещи, очнись! 

Ты прав. И вы все правы. Или прав Маркс с его теорией овеществленного труда? Каждая вещь — это человеческий труд, пот, идеи и слезы? Радость от открытия нового. Радость от обладания. 

 — Мама, что ты мне сегодня принесла? 

И ты залезаешь к маме в сумку, разливаешь сметану в стеклянной банке с пластиковой крышкой — откуда тебе вообще это знать, что там сметана? — залезаешь на самое дно, и достаёшь маленькую игрушечную балалайку. Белую, с красным кругом посередине, нарисованными струнами и ручкой сбоку. Крутишь — а там музыка. И весь двор играет вместе с тобой. 

 — Очнись! Ты разлила сметану! 

Или это только вещи? Или это все, что осталось? Смотреть на эмалевые кружки «Завод «Красный Октябрь», сделано в СССР», как котятам, отнятым у матери кидают подстилку, вытащенную из-под кошки? 

И вещи ли это? Не магические ли это предметы, ведущие нас в потусторонний мир? 

Вельзевул с зелёными от долларов глазами выкидывает мои вещи. Деньги меряют все, но это всего лишь мера. Товар-деньги-товар. Вначале были вещи. А перед вещами — слово. 

Деньги горят в огне. Не горят рукописи. Ох, не случайно ревность и доллары одного, зелёного, цвета. 

Зелёного, зелёного…

очнись, ты же хульдра!

Ты Медной горы хозяйка! 

 

“Данила-мастер посмотрел ей прямо в глаза:

 — Ты знаешь, откуда медь? Ты знаешь, что благодаря меди мы можем звонить по телефону? Даже через океан. Ну скажи, ты знаешь, откуда медь? 

 — Знаю, из медной руды. Только я не знаю, как по-норвежски сказать.

 — По-русски скажи. 

 — Med-na-ja ru-da.

 — Mednaja ruda? Ой, не могу, mednaja ruda!  Ты сама понимаешь, что говоришь? 

— Конечно. Ты знаешь, что мой папа, стоял всю жизнь у мартена, печи такие огромные, в которых сталь варят. 

— Так ты наша? Из рабочего класса? 

Данила выдохнул с облегчением.  Он боялся, не знал, как зайти — а оказалось, «плоть от плоти, кровь от крови». 

Рассмеялся, поцеловал и спросил: а что ты будешь делать на Рождество? 

Она на секунду улетела, в свой мир самоцветов. Все-таки правда, она — Медной горы Хозяйка , а он — Данила-мастер.” 

 

Ты сама себе хозяйка! 

Это всего лишь энергия. Энергия не имеет знака. Знак ты выбираешь сама. Где этот чёртов переключатель?  

Афродита, Рея-Кибелла, призываю вас! 

Минус на плюс, скорее! пока не снесло ГЭС, не затопило потоком волжской воды миллион живых и два миллиона мёртвых. 

Данила-мастер, выведи меня из подземелья, как когда-то Хозяйка вывела тебя на каменный цветок. 

О, мои боги и  богини, во веки и присно! Мира, не войны, мира прошу! 

Ты сама решаешь. Сама. Просто возьми и переключись.  Обними того, кто рядом. Позвони тому, кого любишь. Плюнь на эти дурацкие условности. Скажи ему прямо в лоб, что вы давно не спали вместе и это абсолютно, совершенно неправильно. Ты решаешь. А когда ты решаешь сама, никто не устоит перед тобой. Без этих дурацких «ну, если ты хочешь». Просто скажи «я хочу, чтобы…»  И лестница в небо открыта. Бери и поднимайся. Шаг за шагом. Топ-топ-топ. 

А когда ты нащупаешь этот волшебный переключатель — в священном ужасе, Афродита и Рея-Кибела, ты понимаешь, где он! — мир поменяет цвет. С серого на розовый, с грязно-фиолетового на  предрассветную синеву. Зависшие сделки закроются, другая сторона перестанет, наконец, продавливать каждый пункт. 

Как в сказке, на заброшенные объекты найдутся покупатели и все решат за тебя. Погасят неоплаченные тобой счета и хитро подмигнут, тaк, что ты и не знаешь, кто это был, может, ангел, но скорее всего, сам Вельзевул. 

А ты останешься здесь, то ли у моря, то ли в горах, у самого выхода из лабиринта, в звенящем предрассветном утре, держа за руку того, кого любишь, с бледно-синей розой от его поцелуя на правом плече. 

А что дальше будет, решать только им двоим. 

И пусть им помогут боги и Афродита.