Жесткое техно Восточного блока в ночь Святой Вальпургии

Накануне дня рождения Карла Маркса, в Вальпургиеву ночь, в полнолуние, ты наконец-то понимаешь, что ты давно уже не с ним. Или скорее, он не с тобой.

Тебя оглушают ритмы техно заезжих диджеев из Москвы — жёсткое техно Восточного блока — как их называют в рекламе; так, что трясётся пол, потолок, и ты чувствуешь физически передвижение звука в воздухе. Зал полон и все двигаются в одном ритме.

Ты, конечно, полгода отказывалась принять очевидное, находила в одном его слове тысячу смыслов, хотя слово было всего лишь словом. И больше ничем. Просто воздух, просто как стакан воды. Вдохнул, выпил — и нет его.

И ты понимаешь, что в этот раз у тебя есть время пережить. Что можно просто забраться в в кровать, накрыться двумя одеялами — потому что для кого ж теперь второе одеяло? — и пить зелёный чай с цветами и травами и есть хлебцы с морской солью и чесноком.

Потому что ты теперь свободна и никто к тебе не придёт. Не потревожит твой покой. Что ты свободна распоряжаться временем и пространством, и не надо никому объяснять и отвечать, почему ты третий день валяешься в постели и только изредка ставишь посуду в посудомоечную машину.

И в этот раз ты наконец-то понимаешь, что в переживании конца есть своя сладость, только не дай ее, эту сладость, тревожить другим. Он по прежнему твой в твоих мыслях и это переживание — оно тоже только твоё.

Всю ночь шёл дождь, и на первомайской демонстрации тоже. «Как затеют большевики чего-нибудь, все им то дождь, то снег…» — говорила твоя бабушка.

Ты много лет прыгала из одного романа в другой, не давая доболеть предыдущему. Или не давали. Не принято. На принято было нежничать, как в жестком техно Восточного блока, сметающем звуковой волной. Счастье в труде; тебе некогда было думать о каких-то неудавшихся романах. Надо было думать о работе, семье, налогоплательщиках, мире во всем мире и судьбе человечества. “Забей, бери следующего,” — благо, всегда очередь стояла, — говорили все вокруг.

Но никто не сказал тебе, что у тебя есть право насладиться слезами и болью, потому что, чтобы жить, надо вначале принять мертвую воду. Перед живой.

И желание лечить подобное подобным становится все меньше, меньше и окончательно исчезает, потому что майский дождь смывает все старое и открывает дорогу — новой любви ли, счастью ли или радости — ты не знаешь, что впереди. Но ты смело закрываешь одну дверь, немного ждёшь и открываешь другую, глотая боль и заливаясь слезами облегчения.

«Это слезы, Маугли. Просто ты становишься взрослым.»