Разговор о чувствах художника в ночь культуры на шоколадной фабрике

В Осло вчера была ночь культуры, открыты музеи, выставки, фабрики, орден Тамплиеров и мексиканское посольство.

Я обронила Софии, что я пойду куда нибудь, и не хочет ли она пойти со мной. Рассказала в двух словах, что открыто, все — и ещё шоколадная фабрика. Фрейя. Да, она самая, скандинавская богиня любви и плодородия, Афродита, Венера и кто там ещё. Мы жили почти всегда рядом с шоколадной фабрикой, часа в четыре после обеда район окутывало запахом какао и ванили. Потом фабрику все таки купил международный капитал, почти все производство перенесли в Литву или куда то там ещё, где издержки меньше, а здесь, по особому предписанию парламента, где утверждалась сделка, оставили Kvikk lunsj, печенье в шоколаде, которое стало лыжным символом норвежцев — быстрый перекус во время лыжного похода. Запахи шоколада остались, но уже не каждый день. Производственные помещения выкупили девелоперы, и мы так теперь и живём — целый квартал называется «Шоколадная фабрика».

— Да, мама, пойдём на Фрейю!!!

Дети у нас фабрику хорошо знают — там можно праздновать дни рождения, а ещё сделать собственный шоколад.

Мы пришли на Фрейю уже в сумерках, и не смогли поснимать фабричный парк во всей красе. Норвежские капиталисты в пятидесятые считали, что красивый парк с копиями античных статуй поднимет настроение рабочим, а значит, и повысит производительность труда. Поэтому мы начали с фабричной столовой.

В столовой высокий потолок, деревянная мебель и картины Мунка на всех четырёх стенах. Мунк жил здесь, по соседству, фабрика заключила с ним договор. Вот так, запросто.

Обходя столы, стулья, копии античных статуй, ленту раздачи обедов, задирая глаза на коллажи в стиле Вигеланда — с голыми людьми, реальными, с бёдрами и ямками на бёдрах, мы спустились в подвал. В подвале продавали шоколад, за ним стояла очередь. Руководствуясь правилом, что народ знает, что делает, присмотрелись — цена на шоколадки была раз в пять меньше, чем в нашем супермаркете. Тоже набрали полные руки шоколада, и встали в очередь.
Уже с мешком шоколада, в темноте, мы вышли в парк фабрики. Там почти не было никого, и никто не мешал нам говорить о художниках и их обостренных чувствах прекрасного и не очень.
— Мама, ты знаешь, что Ван Гог очень привязывался к людям, просто до липкости, и в тоже время раздражался на всех все время.
— Наверное, он так сильно хотел общения, и в то же время не знал, как общаться, от чего еще больше раздражался, его поэтому отталкивали, а он расстраивался и хотел общения ещё больше?

Мы подошли к искусственному пруду с со статуей сидящей девушки.

— Какая то она странная -, сказала я.  — То ли девушка, то ли птица.
— В греческих мифах, кажется, такое было. Девушка- лебедь, или девушка-птица. А художники все очень тонко чувствуют, правда? Поэтому так хорошо что-то создавать, когда грустно. Там, где обычный человек не заметит, у художника буря эмоций.
— Да, я даже девушку одну знаю, которая картины пишет. Когда у неё была депрессия, она писала свои самые лучшее картины. Ни до, ни после таких не получалось.

В следующем пруду был сказочный король Валлемон, белый медведь, унёсший на спине девушку. В углу парка был крытый зал со статуями и амфорами, как в Риме. Было холодно и темно.
— Жалко, рассмотреть ничего нельзя.
— Мама, так это же ещё интереснее. Мы можем ходить в темноте и представлять, что хотим. И это же здорово, что немного страшно.
Мы были немного волками, зашедшими случайно в город и рассказывали друг другу странные сны последних лет.

Повернувшись спиной к амфорам, мы увидели Нику Самофракийскую. Она и была центром парка. Завершением линии Девушка-Птица — Король- медведь Валлемон — Ника. Ника — одна из моих самых любимых греческих скульптур, настолько, что я не поленилась купить ее маленькую алебастровую копию в Греции, привезти и поставить на окно в ванной. Залезала в ванную и смотрела в окно на расцветающий каштан и на Нику.

Мы вышли из ворот фабрики. Шёл дождь, совсем не погода для чёрного шерстяного пальто, которое я одела по глупости, не посмотрев прогноз. Но мы не сдавались и решили дойти ещё до пары мест.

Мы продолжали разговор об сильных чувствах. О том, как тяжело человеку с открытыми границами. И в то же время — это счастье. Открытость чувствам даёт понять в полной мере мир такой, какой он есть. Потому что чувства- они либо есть, либо нет. И сила позитива равна силе негатива. И в мире все уравновешено.
— София, ты знаешь, что по-русски мы говорим, что художника каждый обидеть может?
— Это как?
— Ну именно то, о чем мы сейчас говорим. То, что обычный человек сказал, прошёл и не заметил, то художник будет расстраиваться и переваривать в себе неделю.

Сами не заметив того, мы подошли к Национальной картинной галерее.
— Зайдем?
— Зайдем.
Мы пробежали по залам, отмечая лишь немногое. На картине 16 века мы рассматривали людей и животных.
— Смотри, львы прям с человеческими лицами.
— А женщины на картине светлее, чем мужчины.
— Да? И правда. Но ведь в жизни так и бывает. С возрастом кожа у мужчин становится темнее.

Зал Мунка.
— Опять Мунк. Нам в школе с первого класса все про Мунка. Я уже о нем слышать не могу.
— Очень даже понимаю. Только сделаю фото моих пары любимых картин и пойдём.

По плану была Ратушная площадь, где показывали старые фильмы с сюжетами из Осло. Мы не успели и пришли уже на главное блюдо — фильм о Максе Манусе. Макс Манус — герой войны, организатор акций, погубивших не одну тысячу фашистов. Создатели фильма не сделали из него закостеневшего героя, а оставили его нормальным парнем, искателем приключений, который не может просто сидеть в оккупированном городе и просто делает все, что может, чтобы поскорее прогнать врага. Макс Манус достоин отдельного рассказа, а мы идём домой:
— Мы ж не будем сидеть под дождём и смотреть фильм.
— Да. Но, София, я кажется почти идти не могу.

Я возобновила силовые тренировки, одна на плечи и одна на нижнюю часть в эту неделю после трёхмесячного перерыва — и я просто понимаю, что больше не могу идти. Тянет все тело и невозможно сделать даже шаг. Хорошо бы где то упасть на травку, но не ночью в сентябре, когда идёт дождь.

София, которая пока ещё по прежнему на пол-головы ниже, обнимает меня, как медсестра раненых в фильме про войну и говорит:
— Так лучше будет. И быстрее. Пойдём. И ты мне дашь ключ, я первая пойду и открою дверь. И мы перепробуем весь шоколад, который мы купили. Как в Японии.
— Да-да, как в Японии, — тут я уже не могла удержаться от смеха. — Мы с тобой тогда полмагазина скупили. Я в душ пошла, а ты пробовала. вышла — а там обертки везде. Кит Кат с малиной, Кит Кат с маче, Кит Кат с васаби. А ты знаешь, что Кит Кат судился недавно с Квик Ланчем, что как будто Квик Ланч — это никакой не норвежский продукт , а просто копия Кит Ката? Кит Кат проиграл пока. Отстояли мы свой Квик Ланч против международного капитала.

Так и пришли.