Соммерсет Моэм. «Театр»

Я много лет откладывала, не решалась, открывала на первой или случайной странице и снова закрывала.  Боялась, что будет слишком сильно, что не смогу, что заплачу уже на второй главе. В прошлую пятницу я прочитала книгу за три часа. Начала и не смогла оторваться, несмотря на поздний вечер.

 

Театр. Соммерсет Моэм. Лондон, 1937 год.

 

В двух словах, для тех кто не читал книги и не смотрел фильма:

Джулия, 46 лет — самая великая актриса Англии,  

Ее муж Майкл, 52 года   — самый красивый мужчина в Лондоне, по совместительству продюсер и режиссер театра, где играет Джулия.

Джулия и Майкл начинали как простые артисты, насобирали на театр и дополнительно нашли еще одного инвестора — Долли. И когда жизнь совсем налажена, в этот момент появляется Томас, Том — стажер-бухгалтер, 21 год, поклонник актрисы Джулии Ламберт…

 

» — Мне бы очень хотелось пойти еще раз, — горячо сказал юноша. — Я видел
спектакль уже три раза.»

Старый советский фильм “Театр” 1978 года стал канвой моих предпубертатных снов. В Ивара Калнынша, слишком ухоженного и элегантного для роли юного бухгалтера, были влюблены все женщины СССР. Мама сказала мне тогда “вижу-вижу, как глаза-то горят” и ещё кое-что, что не пропустит цензура, но сказала это так весело, что я даже не обиделась, а тоже засмеялась. Помню грузную серьёзную женщину Вии Артмане, и эпизод с сыном, который занимал наше детское воображение, когда сын Джулии и Майкла Роберт вернулся с под утро с вечеринки:

 » — Вся  эта ерунда  насчет любви,  которую слышишь  на
спектаклях и читаешь в книгах… Мне скоро  восемнадцать. Я решил, надо самому попробовать, что это такое. И знаешь, мам, ничего в этом нет особенного. Не понимаю, чего  вокруг этого поднимают такой шум.

Джулия слегка улыбнулась сыну.

  — И ты на самом деле думаешь, что это и есть любовь?»

 

Роджер получил на вечеринке неверное представление о том, что такое любовь. Мы  получили неверное представление из фильма, какой была Джулия. Мы представляем солидную даму Вия Артмане, при всей ее элегантности,  размера, как минимум, 52-го. Про Джулию же Моэма массажистка говорит, что на ней нет ни одной полоски жира. И Джулия сама бросает служанке, что несмотря на ее сорок шесть, ни одна хористка не угонится за ее ногами.

 

Да и возраст рижских артистов был не совсем тот. Тридцать лет Ивара Калныньша против двадцати одного года книжного бухгалтера, и сорок девять  Вии Артмане против сорока шести Джулии. Все-таки возраст имеет значение.

 

Но самое грустное — это голос. Джулия Вии Армане говорит голосом уставшей женщины, у которой уже все позади, а не голосом великой актрисы на вершине славы, к тому же, по сценарию, на пике влюбленности в Тома.  

 

Режиссер советского фильма старательно избегал упоминания Того, что компаньонка Долли вкладывается  в новый театр актрисы и ее мужа “только ради Джулии», и совсем не чистая любовь к искусству была тому причиной. Но — увы и ах — Джулию интересует только собственный муж, и Долли за неимением лучшего соглашается на френдзону.

 

Том описан в книге как совсем не выдающийся молодой человек, где все его достоинства — свежесть и молодость, ну, и знание  бухгалтерии. Ивар Калныньш, играющий Тома, предстает же в фильме 1978 года греческим богом, кем он, собственно и был. Да он сейчас бог; красоту, ее ничем не испортишь .  

 

Такая вот путаница получилась. Вместо стройной актрисы, по задумке Моэма, наверняка выглядевшей не сильно старше двадцатилетнего парня, и невзрачного мелкого бухгалтера, перед нами предстает грузная взрослая женщина и красавец Калныньш, превращая задумку писателя в водевиль. К чести съёмочной группы, в самом начале фильма нас честно предупреждают, что “…мы слишком мало знаем об Англии, поэтому это всего лишь театр.” Или это просто режиссер хотел дать надежду каждой советской женщине, что где-то и ее ждет свой Ивар Калныньш с рижской кинофабрики грез?

 

В 2004 году вышла новая версия фильма, Being Julia, на этот раз венгерского режиссера с английскими артистами. Несоответствия исправлены, Джулия высока и стройна как балерина, а бухгалтер и правда в меру страшненький юноша.

 

Но книга, книга…. Она сильнее всех фильмов.

 

Стиль Моэма завораживает. Он не отвлекается на описания интерьеров и тётушек, которых Джулия приезжает навестить. Моэм рассказывает только самую суть, концентрат, словно рассказывает историю, только что с ним произошедшую, близкому другу, и некогда отвлекаться на пустяки. И читателям открываются чудеса.

 

И Откуда Сомерсет Моэм знает, что чувствует женщина?

 

Откуда он знает, что поцелуй юного поклонника так может вскружить голову взрослой женщине? Настолько неожиданный, что она сама сравнивает его с изнасилованием. Скупой в деталях, тут Моэм не жалеет слов. Mожет быть, это и были его юношеские мечты?

 

Как точно он подмечает то, что делает женщину на двадцать лет моложе — только искренне влюблённый юноша, по-честному опрокидывающий на нее всю свою любовь.

 

А как Моэм описывает фетиши! Джулия ехала в Ниццу из Лодона провести пасхальные каникулы в домик Долли и случайно столкнулась в поезде с испанцем, и благодаря заботе и хитрости которого не смогла его прогнать до следующего утра. У него  была странная борода со странным запахом, и после этого ещё несколько лет Джулия опасалась бородатых мужчин. Боялась, что будет не в силах перед ними устоять.

 

Моэм немногословен в описании Джулии, мы собираем ее образ как в охоте на секретики, но он называет две ее главные черты. черты, за которые ее любили как актрису и как женщину — чувственность и непосредственность.

 

Моэм ловит что-то невесомое, балансирует на недосказанности того, что произошло между Томасом и Джулией. Томас взрослый и мальчишка, он приглашает Джулию в ресторан как взрослый и в тот же момент робеет перед официантом как мальчишка.

 

Но мальчишка мальчишкой, а поступает Том, как мужчина. Закладывает часы, чтобы пригласить Джулию в ресторан, где ужин обойдется ему не меньше недельного заработка. Джулия еле сдерживается чтобы не заплатить сама, но знает, что это будет смертельный удар по гордости Тома, и:

 

«… в горле у Джулии застрял комок. Она была готова, не сходя с места, сжать Тома в объятиях и целовать его голубые глаза. Она обожала его.

 — Давай уедем, — сказала Джулия.

Они взяли такси и отправились в его квартирку на Тэвисток-сквер.»

 

Мужчинам надо просто вспомнить и не забывать, как они были мальчишками.

 

Моэм рассказывает нам о том, как мужчины, привыкшие к своей женщине за двадцать лет, не замечают ничего. Муж подружился с Томом и даже…

 

» — Он будет хорошим товарищем Роджеру, — сказал Майкл.  — У Тома есть
голова на плечах, к тому же он старше  Роджера. Окажет на него хорошее
влияние. Почему бы тебе не пригласить его пожить у нас во время отпуска?»

 

Майкл верит в Джулию до последнего, оправдывает все ее отсутствием интереса к сексу, самим же  им и выдуманным, а прекрасную игру на сцене последних семнадцати лет — сублимацией.

 

Влюбившись сама, Джулия понимает, что их роман всего лишь льстит Тому, он немного сноб и удовлетворяет тщеславие, он гордится, что он в любовниках у великой актрисы.

 

И Моэм опять ловит момент, когда влюблённая женщина перестаёт быть хозяйкой самой себе и становится верной рабыней своего нового господина. Оковы любви крепкие, попробуй скинь. А господину уже и не нужна раба, он избегает ее, как может.

 

“Ей было стыдно, что она потеряла власть над своими чувствами…”

 

Моэм знает женщин так хорошо, как будто он и сам женщина. Женщины приберегают триумфальную карту своей любви так долго,  и достают ее так поздно, когда она уже вряд ли кому нужна.

» — Я люблю тебя, Том. 

  — Я занят.»

Но Моэм пишет и о том, что ссоры ломают разделяющие людей барьеры, и делают их ещё ближе. И о том, что несмотря на двадцать лет разницы и пропасть в состоянии и статусе, им не так легко разойтись.

 

И Моэм на то и великий писатель, чтобы освободить женщину. На последней странице к Джулии вернулась власть над своими чувствами:

 

«…Он значил для неё не больше, чем один из рабочих сцены. Как замечательно чувствовать, что твоё сердце принадлежит тебе одной!»

 

Соммерсет Моэм, Вия Артмане и Ивар Калнынш так и живут где то рядом со мной. А что книга? “Театр”  стал книгой моей жизни.

 

И маленькое послесловие. Мастерство не пропьешь, а красоту ничем не испортишь. Прошлой осенью герой моих детских снов приезжал с  современной пьесой в театр на окраине Осло. Я побежала за Иваром Калныньшем за кулисы после спектакля и спросила:

  — Можно фото с вами?

—  С удовольствием, хотя мне надо идти.